O, память сердца! Ты сильней
Рассудка памяти печальной
Сухуми, 1-го июля 2008 г.
Слышала, что завтра, 2-го июля, Вика отмечает день рождения в ресторане, потому что в больницу ее пока не кладут. Я обрадовалась, потом вспомнила «Не горюй» Данелии, где старик устроил из своего дня рождения веселые поминки, и радость улетучилась.
***
Когда выяснилось, что у Вики рецидив лейкоза, она сказала: «Учтите, поминки должны быть веселыми». — И лукаво улыбнулась. Ни надрыва, ни рисовки. Предельно естественная, она никогда не позировала, — в любой ситуации оставалась самой собой. Это дано немногим.
Зная, что идет на Голгофу, Вика предусмотрела все — вплоть до нудных и морально тяжких юридических процедур, чтобы не возлагать это на плечи Ани.
Перед тем как лечь в больницу, Вика сказала одной из подруг, что должна убрать квартиру. Хотела, чтобы Аня пришла в чистый дом, где ничто не напоминает о болезни и смерти.
Она мечтала поехать с внуком на теплоходе и теперь горько сокрушалась: «Из-за меня Мишенька и Аня останутся без отдыха». И ни слова о том, что предстоит ей: свое будущее связывала только с ними. Как врач (прекрасный врач!), наверное, предполагала, что будущего у нее, возможно, нет, и ее терзала мысль о разлуке с дочерью и внуком. Но это оставалось в тайниках души. Таких признаний от Вики не слышал никто.
Она очень любила жизнь, именно жизнь, а не существование, поэтому мало заботилась о своем здоровье, видимо, опасаясь, что лечение отнимет у нее полноту бытия. Меньшее отвергала. О смерти, конечно, думала. Не случайно однажды спросила меня, смогу ли оказать ей «последнюю услугу», если начнутся боли. Я обреченно покачала головой, чувствуя себя ничтожеством.
Когда Вика лежала в реанимации с высокой температурой, двусторонней пневмонией, стоматитом и какими-то другими таинственными инфекциями, я мучительно размышляла об этом ее вопросе. Если бы даже я согласилась, и у меня хватило решимости «помочь» ей, в сложившейся ситуации это было невозможно: в реанимацию не проникнешь. Но, кажется, судьба сжалилась над Викой: по словам врачей, она умирала без сознания и боли не испытывала. Впрочем, кто знает, что чувствует и слышит человек, не подающий признаков жизни?
Так души смотрят с высоты
На ими брошенное тело.
Как смотрят? И только ли на тело? А когда тело еще не брошено?..
***
Вика — удивительное создание: щедрая, милая, любящая, с широким сердцем, редким обаянием и юмором. Она умна и открыта. Неженское мужество сочетается в Вике с чисто женской, всеобъемлющей «материнской» добротой и лаской, как благодатный дождь омывающей тех, кто нуждается в ней. Вика щедро одарена и другими качествами, почти исчезнувшими из нашего обихода, как и слова, определяющие их: благородством, бескорыстием, деликатностью, чувством собственного достоинства (без намека на гордыню), независимостью, внутренней свободой. В ней нет ничего от Совка. Будто родилась и выросла в другой стране или ее непостижимым образом занесло в этот грязный и грешный мир с какой-то неведомой звезды.
«Ты вся не отсюда»
И гармоничность ее тоже «нездешняя». В терминах музыки — «барокко». В категориях поэзии — «дитя добра и света». «Дитя», лишенное эгоцентризма, и потому беззащитное.
При этом ей, вполне земной, не было чуждо ничто человеческое. Она с гордостью и смаком рассказывала о том, что привезла ей из очередной командировки Аня, явно радуясь не столько самим подаркам, сколько доброте дочери — проявлениям любви к ней.
Как и у всех людей, у Вики есть недостатки. Она, врач (!), патологически брезглива, однако часто, смеясь, повторяет: «Грязь микробу душит». В нашей комитетской «ресторации» всегда незаметно вытирала салфеткой тарелки и вилки — для себя и для меня.
Однажды ко мне на прием пришла женщина средних лет из Ташкента, грязная, больная, не вполне нормальная. Несколько месяцев она работала уборщицей на Казанском вокзале. Там же и жила. Потом заболела пневмонией. На фоне хронического диабета болезнь затянулась и протекала тяжело. С работы ее уволили.
Во время нашей беседы в приемную зашла Вика, окинула взглядом сидевшую рядом со мной посетительницу, и лицо ее выразило преувеличенный ужас.
Увидев женщину в белом халате, моя «клиентка» оживилась.
— Доктор! — Она начала закатывать штанину. — Посмотрите, какие язвы у меня на ногах от диабета.
Вика взмахнула рукой, давая понять, что лицезреть язвы не расположена.
— Заключение врача есть? — осведомилась она. — Тогда я дам вам лекарство. — Если нет, — направлю на анализы.
Когда женщина ушла, Вика позвала меня к себе в кабинет.
— Какого черта вы сидите так близко к больным?! Ведь можно подцепить любую заразу! Мне казалось, что с нее на вас прыгают вши!
Особенно запущенным «прихожанам» Вика говорила:
— Возьмите у нас чистую одежду и пойдите в баню. Потом возвращайтесь.
И, морщась от отвращения, долго проветривала кабинет после их ухода.
Вика — уникальна и неисчерпаема, поэтому так трудно писать о ней:
Тайное бродит вокруг —
Не звук и не цвет, не цвет и не звук, —
Гранится, меняется, вьется,
А в руки живым не дается.
Пугают бесцветные слова, страшно что-то упустить, а это, увы, неизбежно. Как «поверить алгеброй гармонию»? Как показать человека в многообразии его проявлений и в интерьере жизни? Я была в гостях у Вики только однажды. В кругу семьи ее не видела. Знаю одно: в Комитете она стала центром притяжения. Ее любили все.
Одолевают и еще две проблемы: слово не адекватно мысли, а «мысль изреченная есть ложь». Не отсюда ли недоступная мечта: «О, если б без слова сказаться душой было можно»?
***
Сухум, 1-го июля.
Я полюбила Вику всем сердцем и страстно хочу, чтобы она выздоровела.
Когда я узнала о празднике в ресторане, во мне зашевелились скверные мысли. Вика знает о себе то, чего не знаем мы.
Сухум, 2-го июля.
С утра помчалась звонить Вике, понимая, что позже телефон у нее будет занят. Дозвонилась сразу. Не поздравила, трезво оценивая ситуацию. Услышала глухой, «убитый» голос. Праздник она отменила. У нее высокая температура. За 38. Завтра кладут в больницу.
Температура при онкологических заболеваниях — признак распада опухоли. Вике это известно лучше, чем мне. Не отменили бы химии. Господи, хоть бы я ошиблась!
День отравлен дурными предчувствиями.
Она сказала: «Мне так жаль оставлять Аню и Мишу!» И, не выдержав, заплакала.
Плачущей я ее не видела — никогда.
***
Коллеги в Комитете считали, что Вика сильная, поэтому выдержит все. Какое заблуждение! Считать человека сильным только потому, что он не мнителен, не ноет, не жалуется, заботится о других и всегда кажется бодрым, веселым и оживленным… Кто знает, что совершалось в ее душе? Как проводила она в одиночестве ночи? В предсмертной тоске и томлении духа — вот как. А при свете дня опять становилась такой, какой ее знали все. Чего стоили Вике эти перевоплощения? Чего стоило ей «нанести на лицо здоровье» перед уходом на работу, понимая, что все это «суета сует и всяческая суета»? И все же к своему внешнему виду относилась серьезно. Перед больницей покупала «прикид» и косметику.
— Зачем это вам? — удивилась я. — К сожалению, вы отправляетесь не на раут.
— Вы ничего не понимаете, Иренчик. Там нужно хорошо выглядеть, чтобы внушать к себе симпатию, а не брезгливую жалость.
Вика не позволяла себе распускаться. Никто, глядя на нее, не подозревал, что она неизлечимо больна.
***
В конце мая мне позвонила N и сказала, что ночью ей было очень плохо. Я встревожилась, решив, что она перенесла тяжелый сердечный приступ. Узнав от меня об этом, больная Вика тут же собралась идти к ней. Что это: верность клятве Гиппократа? Нет, порыв благородной души, органическая отзывчивость, доброта, неистребимое чувство ответственности за всех, кто попадал в поле ее зрения. Думаю, чувство ответственности покинуло Вику одновременно с сознанием. Ни минутой раньше.
***
С тех пор как Вика заболела и до моего отъезда в Абхазию я звонила ей каждый день, иногда утром и вечером. Она говорила, что мои звонки утешают ее. Значит, нуждалась в утешении. Но почему-то не разрешала мне приехать. Не хотела обременять? Боялась проявить «слабость»?
Я убеждала ее в том, что все обойдется, самозабвенно врала, будто интуиция никогда не обманывает меня. Голос мой звучал уверенно, и я почти верила себе, потому что очень хотела верить… Нужно ли лгать неизлечимо больным? Да, чтобы вселять в них надежду и укреплять дух. Порой это единственное, что нам доступно.
***
В начале июня Аня повезла Вику в Институт гематологии, где предстояло сдать анализы. После этого они зашли в кафе и долго говорили. Позвонив мне в тот день, Вика сказала: «У меня лучшая на свете дочь».
***
Мы пришли в Комитет почти одновременно, в октябре 2006 года.
Сидя возле окна и наблюдая, как ведет прием Мила Гендель, я увидела крупную красивую породистую женщину в белом халате, светловолосую, с большими широко поставленными, выразительными карими глазами необычного разреза и темными бровями вразлет. Появившись в нашем маленьком, почти безвоздушном пространстве, она, казалось, заполнила его собою.
Вика источала жизнелюбие, доброжелательность и свет. Ее лицо сияло, а прекрасно очерченные губы трогала улыбка, когда она видела или слышала что-то приятное, и озарялось счастьем, когда она говорила о Мише и Ане.
Меня восхищало ее объективное отношение к внуку. Никакой китайщины, распространенной у интеллигентов, которые нередко преуменьшают достоинства детей, опасаясь, чтобы собеседники не заподозрили, будто предки хвастают их талантами. Вика обожала Мишу, гордилась его одаренностью, но боялась, чтобы в нем не закрепились черты, органически чуждые ей.
***
Вика была неотразима внешне, но ее душу, которая и сейчас с теми, кого она любила, я разглядела позже, удостоившись ее дружеского расположения.
Не помню, когда в ее крошечной приемной, образовалось что-то вроде салона. Домовитая Вика принесла в кабинет электрический чайник и с тех пор приглашала нас пить кофе. Завсегдатаями «салона» были Мила и я, но, кто бы из коллег ни зашел в кабинет, кофе предлагали всем. И не только кофе: Вика всегда покупала для нас что-то вкусное, одержимая желанием угощать и радовать окружающих.
Она была одержима страстью дарить.
Кажется, в конце 2007 г. в Комитете появился «компьютерный юноша» Рома, милый и всегда готовый облегчить нашу безнадежную борьбу с проклятой техникой. Рома обладает редким в среде компьютерщиков достоинством: ничего не объясняет, если его об этом не просят. Мы не просили, зная, что все равно не поймем.
23 февраля Вика с утра позвала меня к себе в кабинет и спросила, хочу ли я вместе с ней подарить Роме купленный для него сувенир. Для Вики, как и для меня, этот «праздник» не существует, но для нее он стал поводом порадовать Рому. Конечно же, я согласилась. Рома, явно не избалованный такими проявлениями внимания, был тронут и смущен.
***
Мы с Викой быстро сблизились и были так откровенны друг с другом, как будто наша дружба насчитывала не один десяток лет. Мы обе не выносили скрытности, лжи, лицемерия и фальши. Нам было просто и легко вдвоем. Наедине мы оставались, когда не было посетителей, и говорили обо всем на свете. Запретных тем не существовало. «Есть в близости людей заветная черта», но мы преступали и ее, никогда не сожалея об этом. Как-то Вика рассказала мне о смерти матери, которую перенесла очень тяжело, «тяжелее, чем смерть мужа». С пережитой ею трагедией она связывала свое заболевание (от лейкоза умерла и ее бабушка). Слушая Вику и глядя на ее прекрасное, оживленное лицо, я не верила в то, что у нее может быть рецидив.
Нелепое заблуждение моей молодости не прошло с возрастом вопреки жизненному опыту: близкие и дорогие люди всегда казались мне бессмертными.
Не пересказываю наши разговоры, хотя помню их: то, что предназначалось только для моих ушей, останется во мне. Было и другое, но то, что не записано сразу, недостоверно.
***
В июне 2007 г., уходя в отпуск до октября, Вика устроила в Комитете веселую «отвальную». Она была особенно оживлена, элегантна и отменно хороша в своей «эксклюзивной» юбке из сэконд хэнд и черной гипюровой блузке.
Она умела радоваться всему, в том числе, и пустякам. Несомненно, для нее жизнь не была «даром напрасным, даром случайным».
Ну почему, почему уходят такие люди? Задаю этот риторический вопрос только потому, что смерть близких вызывает у меня неукротимый внутренний бунт. На этот вопрос мог бы ответить только Бог. Но Его нет, поэтому нет и ответа. Когда во время отпевания священник взывает к прихожанам (обычно нарочито гнусавым голосом): «Господу нашему помолимся», я дрожу от ярости. Молиться Тому, кто безжалостно отнял жизнь у дорогого мне человека?! Ни за что!
Я даже не агностик. Так против кого же бунтую? Против Того, в Кого не верю? Нонсенс!
Для ипохондрика смерть — «разрешенье всех цепей». Но Вика? Ей бы жить и жить! И «животворить» нас своим присутствием.
После ее отъезда на дачу в июне 2007 г. я ощутила физическую пустоту. Наша комитетская конура словно скукожилась; разговоры в столовой не клеились, дух оживления исчез.
2-го июля я позвонила Вике на дачу и с облегчением услышала голос, ставший родным. Помню, что говорила слова, которые редко произношу. Мне хотелось, чтобы Вика знала, как я люблю и ценю ее.
Убеждена: такие слова нужно и должно говорить людям при жизни, а не на поминках, даже если верить в то, что они слышат нас из параллельных миров.
***
Однажды Вика сказала мне:
— Знаете, Иренчик, я аферистка.
— О чем вы? — изумилась я.
— Хожу в казино, и вообще, я игрок по натуре.
— То есть вы авантюристка?
— Конечно, а я сказала что-то другое?
— «Аферистка», — отозвалась я, и мы расхохотались.
В тот день и не раз потом Вика рассказывала, что ходит в казино с подругой и ее мужем, которому феноменально везет в игре.
— Даже если он стоит за моим креслом, я выигрываю, — пояснила она.
— А если нет?
— В основном проигрываю.
— Почему бы вам не попросить его стоять за вашим креслом, когда он сам не играет?
— В кругу игроков это не принято.
От подруги Вики слышала такой рассказ. Как-то они отдыхали на Черном море. Придя на пляж, увидели мужчин, играющих в преферанс. Вика подошла к ним и попросила разрешения присоединиться к игре. Не предвидя от сего никаких последствий, мужчины разрешили. Вика выигрывала раз за разом.
Когда на следующий день Вика снова появилась с подругой на пляже, игроки, едва завидев ее, устремились в море.
Десятилетняя Аня отдыхала с отцом и матерью в Сухуми у некоего Гиви. Он научил Вику играть в нарды. Постоянно проигрывая, она не теряла надежды отыграться. Поняв, что дело швах, Вика поставила на кон кошелек с билетами в Москву — и проиграла. Безнадежность ситуации побудила ее рискнуть чем-то последним (чем именно, не помню), и она убедила Гиви сыграть еще раз. Вика отыграла кошелек с билетами, и семейство благополучно уехало в Москву.
Авантюризм? Азарт?
За несколько месяцев до смерти Вика мечтала научиться игре в покер, прибегнув к помощи компьютера. Не успела+ В ее характере было все, что нужно для этой психологической игры. Артистичная, лукавая и проницательная она умела блефовать, а в покере это главное.
Трюизм: азартный человек азартен во всех своих проявлениях. Вика, несомненно, была азартным врачом. Ее коллега рассказала мне, как много лет назад ее сразил тяжелый левосторонний инсульт: она потеряла дар речи и не могла двигаться. Вика подняла ее на ноги, не жалея ни сил, ни времени. К ее подопечной вернулась речь. Сейчас она полноценный человек — физически и умственно.
***
Прошлой весной у нас с Викой зародилась идея отправиться вместе в Сухум к уже упоминавшемуся Гиви, ныне владельцу частной гостиницы. Эта поездка соблазняла и пугала меня: я мечтала провести две недели с Викой, но знала, что больному лейкозом, пусть и в состоянии ремиссии, ехать на юг нельзя. Но Вика настаивала, искушая меня тем, что Гиви повозит нас на машине по высокогорным местам Абхазии. Я не уступала. Не помню, почему эта поездка не состоялась. Кажется, выяснилось, что это очень дорого.
В первой половине сентября, вернувшись с дачи, Вика узнала, что неподалеку от ее дома есть турбюро, где продают дешевые путевки в Турцию. Я попросила ее сделать анализ крови, посетить гематолога и спросить, можно ли ей ехать на юг в сентябре. Показатели крови оставляли желать лучшего, но, по словам Вики, гематолог против поездки в Турцию не возражал. Я усомнилась, но не посмела выказать недоверия.
Мы купили путевки в Мармарис, «жемчужину пляжной Турции». Но и эта поездка не состоялась: я заболела ОРЗ, которое плавно перетекло в пневмонию. Думаю, это неожиданное препятствие продлило Вике жизнь на несколько месяцев, а меня спасло от мучительных угрызений совести.
Разочарованная Вика сдала путевки, потеряв на этой операции какую-то сумму, и вернулась на дачу. Когда мы, наконец, встретились в Комитете, я сделала несколько попыток вернуть ей деньги, но она была непреклонна. «Вы же заболели не нарочно. — Вика сердито хмурилась. — Так с какой стати я возьму у вас деньги?!»
Тогда я написала ей письмо. Далекое от образца эпистолярного жанра, оно все же подействовало. Вика сдалась. Расчет был точным: пустившись во все тяжкие, я заклинала ее «сернами и полевыми ланями», шантажировала моим здоровьем.
В ноябре я улетела на неделю в Стамбул, а, вернувшись, с пронзительной ясностью осознала, какое счастье для меня встречи с Викой. Я нетерпеливо ждала двух присутственных дней в Комитете, упивалась ее лаской и заботой.
***
В марте Вика заболела гриппом — то есть произошло то, чего она очень опасалась. Грипп дает тяжелые осложнения и провоцирует обострения хронических болезней. Это и было началом конца. Но мы не поняли этого. Вика держалась так же, как всегда.
Насторожилась она только в мае, когда склеру ее левого глаза залило кровью. В тот день она сказала мне, что это, возможно, связано с рецидивом болезни. Слова прозвучали деловито, будто речь шла не о ней. Прошло несколько дней — никаких изменений. Вика подходила к зеркалу и внимательно рассматривала глаз. Потом поворачивалась ко мне и спрашивала:
— Как, по-вашему, крови стало меньше?
— Кажется, меньше. — Мне действительно так казалось, и я предполагала, что едва заметная подавленность Вики объясняется эстетическим моментом. Женщина до мозга костей, она пристрастно отслеживала малейшие изменения своей внешности.
Теперь она редко снимала очки. 21 мая, когда мы праздновали день рождения Розы, Вика просила меня не фотографировать ее. Я делала это украдкой. К тому моменту она уже точно знала, что у нее рецидив. Сейчас, вглядываясь в эти фотографии, я вижу, что Вика больна и угнетена. Ни оживления, ни прежней улыбки, ни лукавства, ни озорства.
В начале июня Вика ушла с работы, но все еще часто заходила в Комитет, якобы для того, чтобы закончить отчет. О здоровье не говорила. Если спрашивали, скупо информировала о результатах анализов. Железная леди!
Коллеги звонили Вике в больницу, и она давала консультации по поводу больных.
Меня эти звонки возмущали. Наши считали, что отвлекают Вику от дурных мыслей. Может быть, они были правы.
Вернувшись из Абхазии, 16-го июля я помчалась к ней. После «химии» она лежала в боксе. Особых перемен я не заметила. Пожалуй, похудела — и все. Вику мучил стоматит, она то и дело прикладывалась к бутылке с водой. Ни на что, кроме тошноты и стоматита, не жаловалась. Впрочем, и это были не жалобы: в ответ на настойчивые расспросы она кратко отвечала, что с ней происходит.
Верная себе, Вика угощала друзей и в боксе. Предложила пообедать (!). Я отказалась.
Тут же на столике появился кофе и очень вкусный мармелад.
Вика живо интересовалась Абхазией, особенно любимым Сухумом. Я не заметила, как промелькнули два часа, и внезапно поняла, что засиделась. Вика явно устала.
Я встала, подошла к ней, сняла маску и поцеловала ей руку.
***
Молитва
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную,
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
(Лермонтов)
21 августа — 9 сентября 2008 г.
Ирена Подольская
