Велика Россия, а бежать некуда. Часть первая

Светлана Ганнушкина

Председатель Комитета «Гражданское содействие», руководитель Сети «Миграция и Право» Правозащитного центра «Мемориал» (признан иностранным агентом, а затем ликвидирован по решению суда).

Обе общественные организации с первых дней конфликта в Чеченской Республике работали на ее территории, а также оказывали посильную помощь тем, кто покинул ее пределы. Статья написана по материалам непосредственной работы и общения с беженцами.

Все приведенные в тексте цифры взяты из официальных источников.

Время надежд – лето 1989г. За Кремлевской стеной идет Первый съезд народных депутатов СССР. Параллельно с ним в Лужниках происходит непрерывный митинг, куда стекаются люди со всего Советского Союза. С заседаний по вечерам приезжают депутаты и выступают наравне с простыми гражданами. Звучат гневные критические речи, но все же полные оптимистической веры в будущее. Представители образующихся повсюду народных фронтов говорят о свободе и демократии, часто вкладывая в это совершенно разный смысл.

Юный представитель Чечено-ингушского народного фронта горячо говорит о том, что в его республике не может быть национальных противоречий, потому что чеченцы и ингуши – вайнахи. Это единый народ, а значит и всем жителям Чечено-Ингушетии не надо бояться ни изгнания, ни расправ.

А в Сумгаите еще полтора года назад разразился первый в Азербайджане армянский погром. Прямо во время Съезда несколько дней в Ферганской области Узбекской ССР разыгрываются страшные события – жертвами погромов стали месхетинские турки. Армяне бегут из Азербайджана, азербайджанцы изгоняются из Армении. И из всех национальных образований, откуда больше – откуда меньше, в центральную Россию потоком устремляются русские. Их пугает агрессивная националистическая риторика народофронтовцев, разгулявшаяся преступность, реальная физическая опасность. После развала СССР в августе 1991г. этот поток превращается в бурную реку.

Мирная Чечено-Ингушетия не стала исключением. Единый народ распался на два: прибывший в Чечню из Эстонии Джохар Дудаев первый генерал-чеченец в Советской армии, в ноябре 1991г. провозглашает независимость Чеченской Республики Ичкерии (ЧРИ); жители Ингушетии на референдуме принимают решение остаться в составе Российской Федерации. Новая российская власть на первых порах не слишком энергично противодействует приходу к власти Дудаева: последний советский руководитель Чечено-Ингушетии – Доку Завгаев в августе 1991г. поддержал путч партийно-государственной элиты Советского Союза. Российское руководство предоставляет возможность событиям в Чечне развиваться по самостоятельному сценарию, не заботясь о гражданах, неожиданно оказавшихся вне его юрисдикции.

Сколько русских покинуло ЧРИ до начала первых военных действий? Едва ли кто-то в состоянии дать точный ответ на этот вопрос. Слишком часто цифры используются в политических целях. Политики, делающие свой имидж на борьбе за права русских, говорят о трехстах тысячах бежавшего из Чечни русскокультурных граждан. Скорее всего, эта цифра преувеличена не менее, чем в полтора раза. Кроме того, среди покидавших Чечню были не только русские, но и представители других этнических групп, в том числе и чеченцы, главным образом, интеллигенция.

Государственная политика в то время была направлена на то, чтобы максимально сохранить русское население Чечни. Сохранить для тех спекуляций, которыми вскоре будет оправдываться многолетняя расправа с чеченским народом.

Однако, рассказывая историю внутриперемещенных лиц из Чечни (IDP’s, которых в дальнейшем в духе языка мы чаще будем называть беженцами), нельзя обойти вниманием эту составляющую и сейчас не прекращающегося потока. В потерявшей связи с Россией Чечне началась экономическая разруха и разгул криминала. И, конечно, среди пострадавших было больше всего русских: в первую очередь, из-за обычной для русских незащищенности кланом, родом, семьей. Испуганные взрывами множества голосов на площади: «Аллах акбар!» (само по себе вовсе не содержащее агрессии восклицание, в переводе передающее общую для всех верующих формулу «Господь велик!»), не имеющие подсобных хозяйств в селе, потерявшие работу, изгнанные из своих домов люди устремились в центральные районы России.

Россия встречала их далеко не радушно. Привыкшее к монополии на перемещение народов государство не было готово решать их проблему. Только в 1993г. появился Закон «О вынужденных переселенцах» (On forced migrants), т.е. о гражданах России, вынужденно покинувших места постоянного проживания [1].

О том, что представляет собой этот закон сказано ниже. Здесь же важно понять одно: только признание IDP’s вынужденным переселенцем давало некоторую надежду на государственную помощь.

Статус вынужденного переселенца до первой чеченской войны получила 81 тысяча выходцев из Чечни. Но и они, как правило, не получали поддержки, а были предоставлены выживать самим себе. Люди, имеющие высшее образование: инженеры, учителя, художники, продав за бесценок дома, ехали в российские села, где для них не было ни жилья, ни работы, где местное население часто относилось к ним враждебно за непохожесть. С тех пор и осталась в них глухая обида на тех, кому их судьба оказалась безразлична.

Проблема жилищного обустройства жителей Чечни, покинувших ее и поселившихся в других регионах, не решена по сей день. Многие из них так и не нашли себе крыши над головой.

Можно ли назвать то, что происходило в Чечне во времена Джохара Дудаева, межэтническим конфликтом? Разумеется, там были антирусские настроения. Как и на всем постсоветском пространстве между недавно декларировавшими вечную дружбу народами началось выяснение взаимных болей, бед и обид. Было и желание поставить на место бывшего «старшего брата» не только в политике, но и в обыденных отношениях. «Мы сидели и не смели поднять головы. — рассказывала одна из русских беженок – Когда мой сын поссорился с соседским чеченским мальчиком и я наказала обоих, соседка ворвалась ко мне в дом. Она угрожала мне и всем русским скорой расправой, говорила, что нам надо убираться к себе в Россию».

Бывало, что дело не ограничивалось угрозами, и многим приходилось искать возможность, продав за гроши свое жилье, получить хотя бы средства оплатить дорожные расходы на выезд из Чечни.

Война всему прежнему положила конец. В новогоднюю ночь 1995г. российская авиация начала штурм столицы Чечни г. Грозного, угостив жителей такими праздничными фейерверками, которые они не забудут никогда. И не только они, но и все, кто следил за происходящим в Чечне. Уполномоченный по правам человека в РФ Сергей Ковалев с группой депутатов и правозащитников уехал в Грозный, пытаясь своим присутствием предотвратить трагедию. Всю ночь ждали новостей из Чечни, но вместо этого по всем телевизионным программам шло какое-то неудержимое новогоднее веселье. Только утром мир узнал: Российская авиация бомбит живой город, вместе с жителями и омбудсменом.

Не вступило в силу подготовленное в начале декабря 1994г. правительственное постановление об эвакуации мирных жителей. Грозненцы еще не могли поверить в происходящее, а снаряды уже рвались под их окнами, «с ювелирной точностью» (слова министра обороны РФ) разрушали их дома, калечили и убивали людей. При звуках приближающегося самолета жители в панике скатывались в подвалы. У русской женщины, которая наказала чеченского мальчика, подвал был неглубоким. Она с сыном каждый раз со страхом ждала, что снаряд пробьет пол, и они погибнут. После одного из налетов соседка прибежала к ней. «Почему вы не переходите в наш дом? – спросила она меня. –рассказывает женщина. – Но ты же сказала, что всех русских надо уничтожить! – Мало ли что сгоряча говорят друг другу люди?

Приходи, сейчас мы все должны быть вместе перед лицом смерти.» Снаряды не щадили никого, они настигали людей на улице, близкие находили их изуродованные тела и хоронили прямо у порога своего дома, едва присыпав землей. Медицинской помощи не было. Чеченские семьи под бомбами пытались скрыться в родных селах, которых мало коснулась «первая чеченская война». Некоренным жителям бежать было некуда. На улицах валялись трупы людей и тяжело раненные, среди них – брошенные умирать солдаты российской армии.

В городах России появились первые вывезенные из-под бомб беженцы. Раздетые, несмотря на зиму, потрясенные: как это возможно, чтобы государство бомбило своих же граждан. «Вы представляете себе, что там происходит? Нас предали! Сначала оставили без поддержки, а теперь просто уничтожают!» — говорили они.

Выбраться из Грозного было нелегко. Воспользовавшись временным затишьем, жители города поднимались из подвалов и выглядывали на улицу. Те, кому повезло увидеть там автобус, бросались к нему в чем были, только бы вырваться из ада. «Добро пожаловать в ад!» – так и напишут чуть позже на въезде в Грозный. Власти утверждали, что о возможности выехать объявляли по местному радио. Но люди не слышали этих объявлений: во многих домах все коммуникации были повреждены, в подвалы не доходили звуки уличных громкоговорителей.

Некоторым смельчакам удавалось выбраться самостоятельно. Ехали к родственникам, к знакомым, просто в никуда.

Если местные жители принимали у себя беженцев, то забота о них ложилась на плечи гостеприимных хозяев. Правда, с октября 1993 г. Министерство социальной защиты РФ разрешило пенсионерам из Чечни получать пенсию в любом удобном им населенном пункте. Однако часто в регионах этот порядок действовал только при наличии регистрации по месту жительства или статуса вынужденного переселенца.

Советский институт прописки сохранился, хотя она и стала называться регистрацией. Регистрацию, даже временную, беженцам далеко не всегда удавалось получить: в некоторых регионах сохранялись нормы площади: если квадратных метров не хватало, то гостей нельзя было зарегистрировать; часто хозяева сами не соглашались на регистрацию жильцов, полагая, что те получат право на их жилую площадь; существовали установки не регистрировать чеченцев. Не имея регистрации беженцы не могли получать полноценную медицинскую помощь, их не брали на работу и не принимали в учебные заведения местного подчинения.

Если никакой возможности найти приют не было, беженцы бросались в приемную Федеральной миграционной службы (ФМС). Бюджет ФМС предусматривал на первую помощь беженцам единовременное пособие в размере около 5-ти долларов на человека. Часто у сотрудников не было возможности выдать и эти деньги. Все, что они могли сделать, это направить самых уязвимых в Центры временного размещения (ЦВР) в разных регионах России.

В 1995г. таких центров было всего 15, и они были уже частично наполнены беженцами из стран СНГ. Всего около 3-х тысяч мест оставалось там для IDP’s из Чечни.

Почти все ЦВР были расположены далеко от больших населенных пунктов. Жители ЦВР оказались оторванными от мира, они испытывали нечто вроде клаустрофобии — страха перед замкнутым пространством. Старики, в одночасье лишившиеся крова, собранной за долгие годы библиотеки (о книгах вспоминали чаще всего), всей привычной им обстановки. Дети, которым не в чем ходить в школу и которым родители не могут купить яблоко или пару обуви…

Система жизнеобеспечения беженцев в разных ЦВР была устроена по-разному. На день им полагалась жалкая сумма эквивалентная менее чем одному доллару на человека в день. Там, где семье денежная сумма выдавалась целиком раз в месяц, еще можно было как-то ею распорядиться. Если же вместо денег давались талоны, на которые можно было купить только продукты и только в тех магазинах, с которыми был заключен специальный договор, беженцам приходилось совсем туго. «Мама заболела. — вспоминает одна из жительниц ЦВР близ Саратова, — С трудом добились врача, он выписал лекарства, а купить их не на что. Я стояла в магазине и просила покупателей обменять мне талоны на деньги, но никто не хотел – люди не понимали, что это такое. Наконец, продавщица взяла у меня талоны за полцены, и я смогла пойти в аптеку. Жили впроголодь, не могли купить мыла, не было белья.» Еще хуже было в тех ЦВР, где беженцев кормили в столовой. Средства уходили на обслуживание, еда была скверная, а денег не было совсем.

Работать беженцам было негде. Получить место уборщицы или слесаря тут же в ЦВР было большим счастьем. Но тогда появлялась опасность лишиться талонов на продукты. Зарплата сотрудников ЦВР была такой низкой, что они завидовали живущим там беженцам.

Первая радость спасения сменялась растерянностью, разобщенностью, подавленностью и неуходящими страшными воспоминаниями. «Мы с женой жили на 3-ем этаже. Она была больна и не вставала с постели. В наш дом попала бомба, он загорелся. Выйти было невозможно. Я связал из простыней веревку, привязал ее к раме окна и спустился вниз. Там не было никого, кто мог бы помочь мне потушить пожар и спасти жену. Вот уже несколько месяцев я не могу спать, ее голос зовет меня…Не с кем поговорить об этом, у каждого свое горе, да у нас и не принято рассказывать о своих страданиях.» — надеясь получить какое-то облегчение, старый больной чеченец поделился своей историей с посетившими ЦВР правозащитниками.

Отправляя беженцев в ЦВР, миграционная служба сообщала им, что жилье и питание предоставляются им на три месяца, забывая пояснить, что в соответствии с законом в течение трех месяцев власти обязаны решить вопрос о признании их вынужденными переселенцами и предоставить постоянное жилье.

Чеченцев в ЦВР старались не принимать. Чеченка Таис с четырьмя несовершеннолетними детьми обратилась в один из центров: «Сначала мне сказали, что не могут нас принять, потом пожалели, приняли, выдали талоны на питание, но отказали в единовременной помощи.» -рассказывает женщина.

Оказалось, что это не был местный произвол, более того, местные власти в своем сочувствии чеченской семье превысили свои полномочия. В самом начале войны, 27 декабря 1994г., все местные миграционные службы получили телеграмму, содержащую приказ руководителя ФМС: «В связи с событиями в Чеченской республике граждан чеченской национальности, прибывающих в регионы РФ, не регистрировать в качестве вынужденных переселенцев…»

Текст телеграммы был зачитан в Москве на собрании Антивоенного движения 29 января 1995г. в Парламентском центре, где собрались сотни противников войны – представители общественных организаций, интеллигенция, политики. (Первая волна военных действий встретила со стороны общества активный протест, который потом под действием пропаганды постепенно спадал и ко времени прихода на президентский пост Владимира Путина поддерживался уже гораздо более узкими слоями общественности.)

Как ни странно, этот приказ произвел на западных журналистов более сильное впечатление, чем рассказы об ужасах войны, которую ведет армия со своим народом, о брошенном под бомбами мирном населении, о беспомощном положении беженцев. Телеграмма для Запада являла собой запечатленный на бумаге акт дискриминации. Информация о нем обошла сотни изданий. После поднявшегося в прессе шума приказ был отменен, но статус вынужденного переселенца получили редкие чеченцы и далеко не все русские. К концу первой чеченской войны на учете в миграционной службе стояло всего 147 тысяч вынужденных переселенцев из Чечни, включая получивших статус до начала военных действий.

В ЦВР, куда, несмотря на приказ ФМС, приняли Таис с детьми в феврале 1995г. все, кроме членов этой семьи, получили удостоверения вынужденных переселенцев. А семья Таис получила распоряжение покинуть центр. Не помогло обращение в ФМС, на всех уровнях отказ следовал за отказом. Проскитавшись полгода по знакомым, Таис с детьми вернулась в Чечню.

Многие беженцы не могли найти приют в мирных регионах и возвращались в Чечню, чтобы снова броситься бежать, когда начинался новый этап активизации военных действий. Огромный поток беженцев в августе 1996г. был следствием жестоких сражений за Грозный. Мест в ЦВР уже не было, не было и денег в приемной ФМС на единовременные пособия. Только неправительственные организации пытались оказывать беженцам какую-то помощь.

В том августе в общественную организацию Комитет «Гражданское содействие», первую в России общественную организацию помощи беженцам позвонила Анна Политковская. Ей хотелось к первому сентября – началу учебного года опубликовать на первой полосе «Общей газеты», где она тогда работала, портрет чеченского ребенка, который с букетом цветов идет в московскую школу. Такой способ борьбы с чеченофобией она придумала.

Но чеченские дети не пошли в московские школы в сентябре 1996г.: именно тогда московские власти постановили, что учиться в столице могут только те дети, родители которых имеют в Москве регистрацию [2]. А у их родителей не только не было в Москве регистрации, но и никакого представления о том, чем накормить своих детей на ужин. Члены Комитета «Гражданское содействие» метались в попытках отыскать хоть какие-то средства, чтобы помочь бегущим от войны людям прокормится хотя бы три-четыре дня.

На следующий же день Анна Политковская пришла в Комитет и принесла собранные в редакции деньги. С этого дня Анна стала одним из самых активных защитников прав жителей Чечни, где бы они не находились.

Новый этап жизни в Чечне начался 31 августа 1996г. В г. Хасавюрт Республики Дагестан было подписано совместное заявление представителей России и Чечни о разработке «Принципов определения основ взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой», положившее конец первой чеченской войне. Стороны договорились о прекращении военных действий и выводе федеральных войск из Чечни. Вопрос о статусе ее территории был отложен до конца 2001г.

В мае 1997 года Борис Ельцин и Аслан Масхадов, ставший после гибели Джохара Дудаева президентом Чечни, подписали «Договор о мире и принципах взаимоотношений между РФ и ЧРИ». Часть беженцев вернулась в Чечню, которая теперь стала называться Чеченской Республикой Ичкерией (ЧРИ).

Однако, в условиях разрушенного жилого фонда, тотальной безработицы и огромной неорганизованной массы вооруженных людей, новая чеченская власть оказалась не в состоянии навести порядок. Чечня была предоставлена самой себе, в большинстве государственных учреждений, включая учебные заведения и больницы, не платили зарплату. Захват жилья и похищения людей стали обычным бизнесом.

Одна из жительниц ЦВР, расположенного в селе около Тамбова, рассказывает: «Моя семья покинула Грозный в январе 1995г., нас разместили в ЦВР. Дети у нас очень способные, сын поступили в Москве в технический институт, а дочь – в музыкальный. Им дали места в общежитии. Мы с мужем остались в ЦВР. Он по профессии пекарь, но в селе нам работы не нашлось. Муж не мог сидеть без дела. Узнав, что заработал его завод, он один вернулся в Грозный. Сказал, что хлеб нужен всем, и у него в Чечне много друзей. Через полгода его похитили, когда он возвращался домой с работы. Заставили написать отказ от квартиры и отправить родным письмо с просьбой заплатить выкуп в 10 тысяч долларов. Денег у нас совсем не было, я боялась отвечать похитителям. От них приходили письма, в которых сумма уменьшалась с каждым разом и дошла до 600 долларов».

Помог руководитель одной чеченской общественной организации – человек, прошедший пытки в плену у российских военных, чудом оставшийся в живых во время массового расстрела, и, несмотря на это, готовый оказать помощь попавшему в беду русскому земляку. Он написал похитителям по-чеченски, что хочет выкупить заложника для обмена на своего родственника. Такие обмены были распространены в то время, но похитители догадались, кто и почему им пишет, и отпустили заложника без выкупа. Он вернулся исхудавший и больной, но живой. Далеко не все такие истории заканчивались относительно благополучно, люди исчезали бесследно.

Из Чечни снова понемногу стали уезжать жители, и снова для них не было приготовлено ни места, ни минимальных условий существования. Общество и пресса все больше заражались античеченскими настроениями. Чиновники перестали воспринимать чеченцев как российских граждан. «Вы хотели свободы – теперь отправляйтесь в свою Чечню!» — все чаще звучало не только на улицах и в прессе, но и в официальных кабинетах.

Российские власти понимали, что полностью отгородиться от решения чеченской проблемы было невозможно. В недрах ФМС зрело решение о том, как и кому необходимо оказывать помощь [3].

30 апреля 1997г. было принято, по признанию директора ФМС, дискриминационное Постановление правительства РФ № 510 «О Порядке выплаты компенсаций за утраченное жилье и имущество гражданам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике и покинувшим ее безвозвратно». Какой смысл вкладывался в это понятие «безвозвратно покинувшие»?

Получить компенсацию могли только те, кто отказался от жилья в Чечне и решил окончательно переселиться в другой регион России. Таким образом, вопрос о компенсациях в самой Чечне за разрушенное жилья и утраченное имущество был отложен на неопределенное время.

Постановление относилось только к тем, кто выехал из Чечни и встал на учет в территориальном органе миграционной службы в период с 12 декабря 1994 г. по 23 ноября 1996 г. (т.е. только во время военных действий), при условии отказа от жилья на территории Чеченской Республики. Жители Чечни уже получившие какую-то государственную поддержку в жилищном обустройстве, права на компенсацию не получили. Компенсация за утраченное жилье исчислялась, исходя из стоимости 18 кв. метров на каждого члена семьи, но не более 120 тысяч рублей на семью – на то время около 20 тысяч долларов. Небольшая компенсация предполагалась и за имущество.

Очень скоро выявилось множество проблем, связанных с подачей заявлений на компенсацию. У беженцев не было необходимых документов: во время войны они сгорели или потерялись. Получить копии документов из Чечни тоже не было возможности, потому что там сгорела большая часть архивов. Кроме того, авторы постановления не учли, что по правилам регистрации, отказаться от жилья можно было только одновременно с получением другого, а до получения компенсации этому другому жилью взяться было неоткуда. И самое главное, абсолютно невыполнимым в 1997г. было требование о постановке на учет в миграционной службе с декабря 1994г. по ноябрь 1996г., если это уже не было сделано в тот период. Многие беженцы не обращались в миграционную службу: в большинстве регионов она не имела никаких средств для их поддержки, а в некоторых, как например в Москве, действовали местные ограничения и на учет никого не ставили.

Начались настоящие баталии за получение компенсации.

При отсутствии документов можно было бы установить право собственности на оставленное жилье в судебном порядке. Но по закону рассмотрение таких дел следует проводить на месту расположения жилья, т.е. в Чечне, а там российские суды не действовали.

Общественные организации обратились в Правительство. После долгих дискуссий в ноябре 1997г. удалось договориться с Верховным судом РФ о возможности обращаться в суд там, где семье беженцев удалось закрепиться.

С МВД договорились о снятии с регистрации из жилья в Чечне не на момент подачи заявления, а после получения решения о выплате компенсации.

Время шло. Нетрудно догадаться, что из-за перечисленных проблем за первый год компенсацию по Постановлению №510 получили лишь немногие семьи [4]. Это были те счастливчики, которым повезло получить порядка 20 тысяч долларов – деньги, достаточные для покупки скромного жилья.

В августе 1998г. в России грянул дефолт. Государство не произвело индексации социальных выплат, максимальная сумма компенсации, осталась той же — 120 тысяч рублей, но теперь она равнялась 4, 5 – 5 тысяч долларов. За эту сумму невозможно стало приобрести даже сарай. Цены на жилье росли, компенсация тратилась на хлеб, одежду, лечение, а беженцы по-прежнему оставались без крова.

Все попытки обжаловать в суде максимальную сумму компенсации за жилье для беженцев оказались неудачными.

В начале 1998г. постепенно начали закрываться ЦВР. Их жителям, получившим статус вынужденного переселенца, предлагали жилье в разных регионах России. Тем, кто не получил статуса, предлагали отказаться от компенсации и возвратиться в Чечню, или выехать из ЦВР и дожидаться компенсации, поселившись у родственников или знакомых. Жилье, которое покупала ФМС вынужденным переселенцам, часто оказывалось ветхим. Оно требовало ремонта, а иногда и никуда не годилось, не работало отопление. Денег на ремонт не было. Особенно трудно было пережить первую зиму после вселения, не было работы, пищи — ничего. Но самым страшным было, что иногда люди выезжали по указанному адресу, собрав весь скарб, с детьми и стариками, и оказывалось, что вселиться в указанную в направлении квартиру невозможно: она занята, дом не сдан в эксплуатацию или такого дома просто не существует. Целые семьи оказывались на улице в чужом городе, без всякой поддержки. «Уже два месяца мы провели на улице. Пишу сейчас, потому что смогла заработать на конверт и марку работой в пригороде. Мы приехали с детьми и мамой в г.Михайловку Волгоградской области. Но оказалось, что выделенная нам квартира занята местными жителями. Нас не пустили даже в подъезд. Я думала, что сойду с ума. Помогите.» — писала одна из бывших жительниц ЦВР в поселке Икряное Астраханской области. Чиновники не хотели заниматься ими, предлагая судиться с местными властями. Стоило большого труда добиться, чтобы ФМС предоставила этой семье другую квартиру и сама выясняла через суд свои отношения с администрацией г. Михайловки.

Получившие жилье теряли право на компенсацию, которая годилась бы на ремонт, но не давала возможности решить проблему жилья. Беженцы боролись за существование, приходили в отчаяние, пытались покинуть Россию.

Так и не было принято никакого документа о компенсациях тем, кто остался в Чечне. Отчуждение между ЧРИ и Россией все увеличивался.

«Вторая чеченская война» началась осенью 1999г. Обычно ее причиной называют взрывы жилых домов в российских городах и рейд Шамиля Басаева на Дагестан. До сих пор еще много неясного в том, что происходило в это время. Однако на поверхности лежит тот факт, что этим событиям предшествовала общественная кампания по созданию у граждан России чувства униженности и неудовлетворенности Хасавюртовскими соглашениями, которые стали преподноситься как поражение русских. Восстановление национального достоинства было положено в основу механизма приведения к власти Владимира Путина.

Кампания по созданию в обществе негативного образа чеченца берет свое начало в высказываниях лиц, облеченных властью. Президент РФ угрожал боевикам бессудной расправой, употребляя при этом выражения, свойственные уголовной лексике: «мочить в сортире..». Мэр Москвы однажды публично или перед телекамерами угрожал выселением из столицы «всей чеченской диаспоры».

Античеченская кампания в первую очередь ударила по беженцам.

В Брянске в течение 2000 года почти ежедневно СМИ, радио и телевидение, призывали от имени Миграционной Службы Брянской области чеченские семьи уезжать из области обратно в Чечню. Когда в область приходит гробы с погибшими сотрудниками МВД, высокопоставленные милицейские чины использовали эти трагические события в националистических целях. Они выводили на улицу отряды омоновцев, которые над гробом погибшего публично клялись уничтожить «всех проклятых зверей-чеченцев».

Светлана Ганнушкина

Часть вторая
Часть третья

[1] В Законе РФ “О вынужденных переселенцах” в одно определение объединены российские граждане, вынужденно перемещающиеся в Россию из других стран, и перемещенные внутри страны лица (IDP’s). Закон “О вынужденных переселенцах” появился как вторичный по отношению к Закону РФ “О беженцах”. В результате этого определяющие признаки вынужденного переселенца почти в точности повторяют определение беженца с той лишь разницей, что вынужденный переселенец – это гражданин России. Лицу, ходатайствующему о предоставлении ему статуса вынужденного переселенца, приходится доказывать, что в отношении его имела место дискриминация по национальному, конфессиональному, политическому или социальному признаку.

Наиболее трудным оказывается положение жертв вооруженных конфликтов и военных действий. В случае, когда государство является одной из сторон конфликта, оно воспринимает IDP’s как его виновников и отказывается оказывать им сколько-нибудь адекватную помощь.

В определении вынужденного переселенца говорится также о массовых беспорядках. Однако являются ли они самостоятельным определяющим признаком, или одним из возможных результатов дискриминации, остается неясным из-за нечеткости формулировки.

Эта нечеткость привела к тому, что, в отличие от периода 1991-1996 года, т.е. до и во время первой войны в Чечне, статус вынужденного переселенца жертвам военных действий 1999-2004 годов практически не предоставлялся. Власти стали читать определение вынужденного переселенца иначе, чем в 1996 году, когда “массовые беспорядки” служили основанием предоставления статуса вынужденного переселенца. Причина этого представляется простой: первая волна жителей Чечни состояла преимущественно из русских. К началу второй войны русские в большинстве уже выехали из Чечни, оттуда в массовом порядке бежали чеченцы, поскольку скрыться от бомб и беспредела военных стало уже невозможно.

Права вынужденных переселенцев невелики. Закон предполагает возможность предоставления им разных форм государственной поддержки в жилищном обустройстве: субсидии на его приобретение, предоставление жилья уязвимым категориям, временное расселение в центрах временного размещение (ЦВР). Однако закон не устанавливает ни сроков, ни прямой обязанности государства по обеспечению вынужденных переселенцев крышей над головой.

[2] Это постановление Правительства Москвы было отменено только в 2001 г. решением Верховного Суда РФ по жалобе Комитета «Гражданское содействие». Судебный процесс длился почти два года. Добиваясь исполнения этого решения, неправительственные организации потребовали от Московского комитета образования довести решение суда до сведения директоров школ. Тогда Комитет образования разослал по школам инструктивное письмо, в котором наряду с извещением о необязательности представления родителями справок о регистрации содержалось указание директорам школ сообщать в милицию сведения о родителях, не имеющих регистрации, т.е. писать доносы на своих учеников. Ушло немало времени на то, чтобы добиться отмены и этой инструкции.

[3] Начиная с мая 1995г. на разных уровнях принимались решения о компенсациях жителям Чечни за утраченное жилье и имущество и за моральный ущерб, нанесенный ранениями и гибелью близких. Актом самого высокого ранга был Указ Президента РФ от 5 сентября 1995 г. № 898 “О дополнительных компенсационных выплатах лицам, пострадавшим в результате разрешения кризиса в Чеченской Республике”. За ранение без учета тяжести предполагалась компенсация примерно в 100 долларов. Человеческая жизнь, отнятая властью при «восстановлении конституционного порядка» (так официально называлась первая чеченская война) была оценена в 1 тысячу долларов. «Кроме того, – гласил Указ, – лицам, которым причинен материальный ущерб, в том числе потерявшим жилье, осуществить компенсационные выплаты». Порядок выплат установлен не был.

Средства на выплату компенсаций практически не выделялись. В Чечне к концу 1995г. были, однако, выплачены компенсации за утраченное жилье и имущество 1108 семьям, всего 6 человек получило компенсацию за увечье и 281 семья получила деньги за погибших. Вскоре и там выплаты прекратились. За пределами Чеченской Республики выплаты не производились совсем.

Был предпринят ряд попыток потребовать у государства не мизерной компенсации, а полноценного возмещения ущерба. Общественные организации по поручению жителей Чечни подготовили образцы исковых заявлений к Правительству РФ на возмещение материального ущерба за утраченное жилье и имущество в связи с военными действиями в Чечне. В основу правовой аргументации исков были положены статьи 52 и 53 Конституции РФ и Международный Пакт о гражданских и политических правах (п.3, ст.2), в соответствии с которыми лицам, потерпевшим от любых нарушений, преступлений и злоупотреблений властью, должны быть обеспечены эффективные средства правовой защиты и компенсация причиненного ущерба.

Несколько сотен наиболее подкрепленных документами исковых заявлений были направлены суд по месту расположения Правительства. Через несколько месяцев из суда пришел ответ, из которого следовало, что “иски оставлены без движения из-за отсутствием подтверждения статуса беженца или вынужденного переселенца у истцов” и “загруженности суда другими делами». (Обе причины очевидно бессмысленны, поскольку предъявить иск за причиненный моральный вред и материальный ущерб может любой гражданин РФ, при этом загруженность суда не может быть причиной отказа в рассмотрении иска.)

После этого неудачного опыта предпринималось и предпринимается по сей день множество частных попыток получить у государства возмещение за причиненный им ущерб. С исками обращались к правительству, к президенту, издавшему указ о применении армии на своей территории, к Министерству финансов как к держателю государственной казны, к Министерствам обороны и внутренних дел как к непосредственным разрушителям жилья в Чечне.

Суды отказывали в рассмотрении исков, указывая разные причины: отсутствие у истцов статуса, неподсудность президента, отсутствие у правительства юридического лица, якобы невозможность определить, кем именно были разрушены строения – федеральными силами или незаконными вооруженными формированиями. (У последних не было авиации, поэтому они не могли наносить бомбовые удары, которыми был разрушен жилой фонд Чечни.) Часто суды предлагали истцам обратиться в ФМС, путая компенсацию и возмещение ущерба.

Выиграно было только одно дело. В Ставропольском крае суд удовлетворил исковые требования к Минобороны и МВД русского летчика Российской военной авиации, которому удалось со знанием дела показать, каким именно снарядами был разрушен его дом в Чечне, у каких частей были эти снаряды на вооружении, когда и где они применялись. Оба министерства согласились с решением суда и выплатили своему коллеге затребованную им сумму. Этот пример повторить не удалось. Он только послужил подтверждением того, что принимаемые по такого рода делам решения имели не правовую, а политическую основу.

Несколько жалоб об отказе в возмещении ущерба было подано в Европейский Суд по правам человека. В ноябре 2007г. Страсбургский суд принял первое положительное решение по делу Ханбатая Хамидова, присудив ему компенсацию в 172 тысячи Евро. Представителем  Хамидовых в в суде был юрист-консультант Правозащитного центра «Мемориал» Маргарита Петросян.

Хамидовы – жители с.Братское Надтеречного района Чечни, где не велись военные действия. Им принадлежат на праве частной собственности жилые дома и производственные помещения, в которой размещались мельница и пекарня.

Когда в октябре 1999 г. в Надтеречный р-н были введены федеральные войска, Хамидовы с семьями, как и многие другие жители, покинули село из-за страха попасть под обстрел или бомбардировку. Вернувшись, они обнаружили, что их домовладение занято подразделением ОМОН. Их не пустили на территорию домовладения. Хамидовы направили жалобы в прокуратуру, Администрацию ЧР, МВД и Администрацию Президента, куда Ханбатаю Хамидову удалось пробиться на личный прием к заместителю руководителя Администрации Д.А. Медведеву, сейчас – Президенту РФ.

Параллельно с жалобами в административные органы Хамидовы, как только в Надтеречном р-не стали работать суды, обратились с иском о возвращении имущества из чужого незаконного владения. Только в 2001г. суд вынес решение о выселении подразделений МВД из незаконно занимаемых ими жилых и производственных помещений, принадлежащих Хамидовым. Однако вопрос о возмещении убытков, причиненных Хамидовым в результате незаконного захвата имущества, суд рассматривать отказался, предложив им обратиться по месту нахождения МВД. Решение суда о возврашении Хамидовым их собственности долго не исполнялось: ОМОН не пускал судебных исполнителей дальше порога, несмотря на то, что министр внутренних дел уже доложил Медведеву об исполнении решения суда.

Иск к МВД о полном возмещении причиненных Хамидовым убытков, поданный в Москве, не был удовлетворен, несмотря на убедительные документы, представленные истцом. Суд принял на веру голословное утверждение представителя МВД, что имущество, им незаконно захваченное, уже в момент захвата находилось в непригодном состоянии.

Жалоба в Страсбург была направлена в 2002г., после исчерпания внутренней процедуры. Прежний российский представитель в Европейском суде г-н Лаптев пытался объяснить необходимость захвата дома Хамидова тамбовскими милиционерами «трудностями с размещением войск», а также обязанностью военных «защищать собственность жителей от мародеров».

Страсбургский суд в постановлении, опубликованном 15 ноября 2007г. усмотрел в деле нарушение двух пунктов статьи 8 (неприкосновенность личной и семейной жизни) Европейской конвенции о правах человека, статьи 1 протокола 1 (защита собственности), а также двух пунктов статьи 6 (право на справедливое судебное разбирательство).

Вероника Милинчук, представляющая сейчас Россию в Европейском суде, не согласилась с постановлением и передала дело “Хамидов против РФ” для окончательного решения на рассмотрение Большой палате, которая отказала России в удовлетворении жалобы только в мае 2008г.

[4] Таблица выплат компенсации за утраченное жилье и имущество в соответствии с Постановлением №510 с 1997г. по 2007г.

Часть вторая
Часть третья