Недавно я нашла несколько старых статей об исламе — свой материал 1990 года для журнала «Страна и мир», интервью Галины Старовойтовой и стенограмму своего выступления на Потсдамских встречах в 2004 году. И я предлагаю продолжить эту дискуссию: не стал ли недостаток нашего внимания к этим проблемам причиной тех трагических событий, которые мы наблюдаем сегодня?
Новый враг
«Страна и мир», 1990, №4 (58)
Представьте себе большой зал, битком набитый нашей демократической публикой. На трибуну выходит очередной оратор и произносит что-нибудь в таком роде: «Как ученый я понимаю, что все религии и национальные традиции имеют одинаковую ценность для человеческой культуры. Но как политик, я вынужден признать, что иудаизм плохо приспособлен для подготовки к восприятию общечеловеческих либерально-демократических ценностей, которые являются в первую очередь ценностями христианскими».
Какая будет реакция? Я думаю, оратору просто не дадут договорить и привести доводы, подтверждающие высказанную мысль. Да нет, мы не будем слушать никаких доказательств подобной теории. Он просто ошибся, не туда попал! Перепутал наше собрание с творческим вечером журнала «Наш современник».
Мы хорошо знаем, к чему приводят подобные рассуждения. Стоит только сделать шаг в этом направлении, и можно будет оправдать все: от антисемитизма при приеме в ВУЗы до газовых камер.
Однако достаточно заменить одну религию другой, иудаизм — мусульманством, и в той же среде тот же тезис не только не вызовет возмущения, но, напротив, найдет активную поддержку.
Именно это и произошло на собрании Международной Хельсинкской федерации в Москве 3 июня 1990 года, когда обсуждался вопрос о правах человека в СССР.
В выступлении специалиста по социологии межнациональных отношений Г. В. Старовойтовой было четко выражено противопоставление примата личности в западной культуре примату государства в восточной и азиатской. Этот тезис был положен в основу трактовки сегодняшних национальных конфликтов в нашей стране. При этом такие понятия, как «ислам», «мусульманство», «азиатская ментальность», прозвучали с явным отрицательным оттенком (одно из высказываний из этого выступления я и привела выше почти дословно, заменив мусульманство иудаизмом и женский род мужским).
Разумеется, ни слова не было сказано об исламской опасности или о засилье мусульман на руководящих должностях, но в целом интонация удивительно напоминала мне интонацию выступлений «хорошо воспитанных» антисемитов.
Маленький эпизод подтверждает то, что мое восприятие не есть плод воображения. Когда 3 июня я уходила с собрания, меня догнал представитель одного из восточнославянских народных фронтов.
— Почему вы стали возражать Старовойтовой? Разве вы не видите, что нам действительно грозит мусульманская опасность? — сказал он.
— Нет, не вижу. В чем же она выражается?
— На всех должностях, всюду мусульмане: Нишанов, Язов… (следовал еще ряд имен).
— При чем тут Язов? — удивилась я.
— Ну, вот видите — вы просто не осведомлены, а беретесь спорить со Старовойтовой: Язов — татарин! (Вот, оказывается, почему Язов отдает приказы о расстреле мирных граждан: просто он татарин, и это все объясняет!).
— Неправда, — сказала я, — везде на всех должностях евреи, от этого наши несчастья.
Мой оппонент посмотрел на меня подозрительно.
— Я так не думаю, — поспешно сказал он.
— И на том спасибо!
К сожалению, точка зрения, научно выраженная Г. В. Старовойтовой и так бесхитростно повторенная ее неловким защитником, укореняется в нашей демократической среде.
Открыла третий номер журнала «Век XX и мир» за этот год и сразу попала на очередную перепечатку из литовской газеты «Согласие» № 18: ноябрьская (1989 г.) беседа с Гамидом Херищи.1 «Согласие» представляет Херищи как одного из идеологов Народного фронта Азербайджана, а «Век XX» — всего-навсего как деятеля НФА. Зная, что народные фронты повсюду представляют собой достаточно широкие, нечетко оформленные структуры без строго определенного членства, естественно задать вопрос, такая ли важная фигура Херищи, чтобы путешествовать из издания в издание. Возможно, его взгляды и «характерны для определенных кругов НФ Азербайджана», как сказано в редакционном вступлении, но почему-то широкая пресса не отражает позиций лидеров этого движения, а именно Херищи создает его образ.
Познакомившись внимательнее с номером журнала, я увидела, что это интервью — одна из трех публикаций под общим заголовком «Великое противостояние».
Первая из них — статья Эрнста Геллнера из Кембриджа «Ислам: иной взгляд на права человека». В этой статье Геллнер противопоставляет западное государство, основанное на либерально-демократическом понимании прав человека, государству мусульманского фундаментализма.
В первом случае государство сильное, обеспечивающее порядок, но не всевластное, не подминающее под себя гражданское общество. Права человека понимаются там в светском значении и распространяются на всех членов общества в равной степени. Граждан западного государства объединяет скептицизм, отсутствие догм, признание того, что «никто не владеет абсолютной истиной». Государство контролируется гражданским обществом.
Во втором случае государство, «недостаточно мощное, чтобы монополизировать право на законное насилие», претендует на абсолютную монополию на выражение моральных норм, на поддержание божественного порядка. Гражданское общество возглавляется религиозным государством, в основе которого лежит «незыблемая вера и отсутствие сомнений». Гражданское общество имеет единственный долг перед правительством — долг повиновения.
Анализ сегодняшнего положения в мусульманском мире, подтвержденный цитатами из Хомейни (например такой: «Никто не говорит сегодня об отмене смертной казни», или: «Исламское правление можно назвать властью Святого Писания над людьми»), подводит читателя к тому, что он вынужден дать отрицательный ответ на заключительный вопрос статьи: «Мыслима ли общая точка зрения на права человека у хранителей Писания и либералов-скептиков?»
Таким образом, Э. Геллнер и Г. Старовойтова очень близки в оценке западной и восточной форм государственности. Я ни в коей мере не берусь судить о справедливости теоретических выводов специалистов.2
История Арабского халифата дает возможность усомниться в принципиальной несовместимости ислама и плюрализма, но сейчас я говорю о практическом преломлении результатов анализа в нашей сегодняшней ситуации.
Посмотрим вторую публикацию раздела «Великое противостояние». Она представляет собой маленькую заметку, в которой цитируется заявление Муаммара Каддафи. «Мы заявляем, что мусульмане Советского Союза должны сбросить с себя гнет и притеснения и получить свои права в полном объеме», — говорит Каддафи. Кроме того, он, оказывается, считает, что Ливия отвечает за положение мусульман в различных странах: Болгарии, Югославии, Китае и т. д. Каддафи призывает исламские организации всего мира к «координации деятельности» и «объединению усилий». Из заметки, правда, невозможно понять, какого рода деятельность имеет ввиду Каддафи и на что должны быть направлены совместные усилия. Однако после предыдущей статьи его заявление воспринимается как угроза: ведь только что выяснилось, что немыслима общая точка зрения на права человека.
И тут становится ясно, зачем понадобился Херищи. Вот они — исламские фундаменталисты: совсем рядом с нами. Вот откуда нам грозит опасность. «Возьмут за горло», как говорит Херищи, а тут как раз и Каддафи «объединяет усилия». «Идея общеевропейского дома потерпит фиаско» (Херищи), и всюду утвердится ислам. «Куда бежать, православные?» — как спрашивает Татьяна Толстая в сходной ситуации.
Допустим, Запад может себе позволить рассуждать о том, мыслима ли общая точка зрения для двух мощных традиций. Только мы-то не Запад! Никто нас за него и не принимает. Эрнст Геллнер определенно отмечает сходство между современным социалистическим государством и традиционным исламским. И то, и другое основано на моральной догме, представляет собой инструмент обеспечения единой идеи. И то, и другое оправдывает все свои действия тем, что ведет человечество в счастливое будущее. Нам не нравится государство исламского фундаментализма? Геллнер приводит высказывания его идеологов, откуда следует, что мы тоже не нравимся им; даже в этом мы схожи. О каком великом противостоянии может идти речь у нас в стране? Кто представляет у нас западную традицию? Прибалтика? Но Прибалтику высокий уровень социальной культуры отличает не только от исторически мусульманских, но в не меньшей степени и от исторически христианских республик.
Нам ничего другого не остается, как попробовать услышать и понять друг друга и вместе искать выход из сегодняшнего почти безнадежного положения. Я вовсе не имею в виду государственную целостность, говоря об общем поиске решения общих проблем. (Кстати, весьма сомнительна справедливость утверждения Херищи, что «Азербайджан не рассматривает даже возможности выхода из состава СССР, так как это был бы выход из тюркского единства».) Напротив, каждой империи когда-то приходит конец. Но без взаимной человеческой расположенности понять беды и обиды другого мы ввергнем себя в поистине великую драку, все больше очагов которой возникает на наших глазах. Но как бы не замечая психологических истоков разворачивающейся трагедии, мы продолжаем бесплодные поиски ответа на вопрос: «Кто виноват?»
С чем связана популярность Херищи в либеральной прессе? Очевидно, с тем, что он подтверждает складывающийся стереотип представителя мусульманского мира. Выходит, что текст Херищи пытаются приспособить для выполнения примерно тех же функций, которые в России начала века выполнялись «Протоколами сионских мудрецов», то есть использовать интервью Херищи как доказательство существования некоего заговора против человечества.
Нашему сознанию нужен образ врага. Мировая буржуазия, враги народа, американские империалисты, последовательно сменяя друг друга, ушли в прошлое.
Жидо-масоны, популярные в некоторых кругах, все же не годятся в качестве «образа врага» для либеральной интеллигенции, так как в этих кругах антисемитизм навсегда скомпрометировал себя. И тут появляются на сцену мусульманские фундаменталисты, жестокие, как говорит Херищи, не намеренные никому ничего уступать.
Ощущение незащищенности на экономическом, социальном, этническом и даже биологическом уровне рождает ксенофобию. И ее раб, восставший внутри каждого из нас, страшней любых провокаций «КГБ», «Центра», «экстремистов» и т. п., на которых постоянно ссылаются представители национально-демократических движений.
Новый образ врага все больше укореняется и в сознании нашего российского интеллигента-демократа, склонного отторгать, отодвигать на задний план факты, сколько-нибудь противоречащие складывающемуся стереотипу.
Передо мной лежит письмо из Баку моего друга азербайджанца, датированное трагическим днем 16 января 1990 года: «Мне трудно писать Вам после того, что произошло в городе в последние дни. У меня ощущение, что на руках кровь; я видел, как убивали. Мы дрались с погромщиками, как могли спасали людей… Господи, как стыдно и страшно за деградацию души!»
В январе до ввода войск из Баку было вывезено около 10 тысяч армян, и почти за каждым из них стоит не один помогавший ему азербайджанец. В превосходных статьях о беженцах Лидии Графовой и Виктории Чаликовой, полных страстного желания помочь людям, попавшим в беду, почти отсутствует один «небольшой» элемент, который звучит в собственных рассказах беженцев (я слушала их в постпредстве Армении в Москве).
В нескольких статьях описывается судьба женщины по имени Светлана, которая бежала из Баку с тремя дочерьми, ученицами 9, 7 и 2-го классов. (Девочки, разумеется, сейчас нигде не учатся; почти полгода они спали на полу, ели что придется в нашей гостеприимной столице.) Светлану истязали шестнадцать человек, насиловали, тушили о тело сигареты, издевались. Удивительно, но она еще может улыбаться и иронизировать по поводу своей полноты, которая помешала ей вылезти в чердачное окно. Когда бандиты уже ломились в ее одноэтажный домик, сосед-азербайджанец вывел через это окно и спрятал трех Светланиных девочек. Последний эпизод исчез из истории этой семьи, видимо, как не заслуживающий большого внимания.
Другая обитательница армянского постпредства вспоминает, как соседка-азербайджанка во время погрома пришла к ней со своими детьми и сказала: «Мы вместе жили и умрем вместе, если так суждено». Им повезло: погромщики не добрались до их дома. Мне рассказывали об азербайджанской девушке, которая привела к себе подругу, чтобы той было не так страшно. Они погибли вместе.
Все это я слышала от людей, которые сумели в несчастье сохранить человеческое чувство к своим, теперь уже бывшим, землякам. Источником всех бед они склонны считать политику центра, а отнюдь не исламских фундаменталистов. Как известно, их позиция совпадает с мнением многих руководителей как азербайджанского, так и армянского движения. Есть причины, по которым и тем, и другим удобно так думать.
Не берусь судить о том, кто направлял руку убийц. Тут не место предположениям, и можно оперировать только документальными доказательствами. А для нравственной оценки происшедшего этот вопрос и вовсе второстепенный.
Однако то, что политика нашего государства нанесла огромный вред исторически исламским народам, мне кажется неоспоримым фактом. В «тюрьме народов» условия их существования были наихудшими, поскольку это были условия существования колоний в чистом виде.
Наложение на феодальную структуру советской административно-бюрократической системы создало в так называемых мусульманских республиках такую пронизывающую сеть теневых отношений и связей, что разорвать их сейчас не представляется возможным, так как заменить пока нечем. Кроме того, очевидно, что уходят эти связи далеко наверх (то есть к нам, к центру), и это тоже не способствует их скорому уничтожению.
И ведь Херищи прав: «Достаточно пройти километр по узбекской (казахской, азербайджанской…) земле, чтобы почувствовать трагедию». Крошечные глиняные домишки, где в одном помещении горит очаг, ползают дети и стоит автомобиль, — признак не столько материального благополучия, сколько отсутствия возможностей удовлетворить какие бы то ни было другие потребности. Дети с признаками сильно выраженного рахита, играющие на горячих камнях, пока матери надрываются на полевых работах. Таким предстает Узбекистан и другие среднеазиатские республики. Многим ли лучше положение в Азербайджане?
А оторванность от культурных корней, часто от родного языка, от религии предков, того самого ислама? (Ведь Рафика Нишанова называть мусульманином так же нелепо, как называть христианином Егора Лигачева или иудеем — Лазаря Кагановича.) А многократные замены алфавитов, приведшие к тому, что люди не могут разобрать надписи на храмах, не могут прочесть книги, написанные их предками? А переселение народов, опять же главным образом мусульманских? И, наконец, уничтожение интеллигенции: узбекской, азербайджанской, татарской.
Кто в ответе за все это? За все то, что было сделано если не руками русского человека, то, во всяком случае от нашего русского имени, от имени «старшего брата», который, забыв свою вековую роль, стал в последнее время сетовать о том, что не имеет своего ЦК и даже своего ДОСААФа.
Да, мусульманские народы должны сбросить с себя гнет и получить свои права, как и все народы нашей страны. И азербайджанские беженцы из Армении, о которых мир знает так мало, потому что все они находятся в Азербайджане, должны найти свое место в жизни. Это крестьяне, им необходимо создать условия, обеспечивающие привычный образ жизни. И сожженные в Гугаркском районе Армении в ноябре 1988 г., в Фергане в мае 1982 г., на границе Казахского района Азербайджана в марте 1990 г. дети и женщины заслуживают сострадания не меньше, чем мученики христианского происхождения в Сумгаите, Баку, Андижане.
Сколько раз приходилось мне слышать от своих московских друзей в ответ на рассказы азербайджанцев о жестокостях при выселении из Армении, о крестьянах, сожженных и убитых в Гугаркском районе, ровно те же слова, которые произносит азербайджанский историк в статье В. Чаликовой «Люди с содранной кожей» («Досье ЛГ», март 1990) по поводу геноцида армян в 1915 г.: «Этого не было! Ложь!» Армяне этого не могут? Люди это могут!
Исторические корни и христианства, и ислама не гарантируют от жестокости. Да и что осталось сегодня от этих корней? В 1915 г. исламская элита «образовала тайный штаб сопротивления геноциду, связалась с христианскими миссионерами» (В. Чаликова, там же). А сегодня Гамид Херищи упоенно рассуждает о мусульманской жестокости. При этом он очень напоминает мне молодого оратора на Пушкинской площади, который на замечание, что столь ценимый им Ветхий Завет есть священная книга евреев, ответил: «Вы ошибаетесь, вас неправильно проинформировали», — продемонстрировав всю глубину своих христианских убеждений. Возвращение нравственных ценностей — серьезный и длительный процесс. Мы только вступаем на этот путь, у нас нет времени разобраться, что такое христианство и что такое ислам, а нам приходится отвечать за то, что происходит сегодня. Азиатская ментальность? — она наше общее свойство. Запад имеет основания для беспокойства: сегодня снова звучит угрозой полное восторженной дикости предупреждение А. Блока:
Мы широко по дебрям и лесам
Перед Европою пригожей
Расступимся! Мы обернемся к вам
Своею азиатской рожей!
__________________________________________________________________________________
1.«Интервью» Гамида Херищи (или Херисчи) было впервые опубликовано в латвийской газете«Советская молодежь», а затем перепечатано во многих изданиях. Суть воззрений Херищи выражена в словах: «Запад склоняется к своему закату. Шпенглер был, в сущности, прав. А возрождение идет с Востока». Целый ряд официальных представителей НФА дезавуировал Г. Херищи, заявив, что он не имеет к НФА никакого отношения. — Ред.
2. Этика ученого-исследователя, нарушение которой так много душевных мук принесло физикам и так дорого обошлось человечеству, не менее важна для представителей гуманитарной науки. То, что в одних условиях звучит, как элемент теоретического исследования, в других — может произвести взрывное действие (или ускорить, усугубить его). Можно ли препарировать душу народа, вытаскивать на поверхность глубинные свойства его ментальности, вскрывать первопричины этих свойств? Думаю, что не только можно, но и крайне важно в настоящее время. (Мне самой очень хотелось оы принять участие в исследовании на такую тему:«Почему на психику русского человека так легко ложится идеология антисемитизма? Откуда берутся Шафаревичи, Беловы, Распутины и т.п.?») Такой анализ не может не быть болезненным. Что же дает ученому право на него? На мой взгляд, только собственная боль и любовь к объекту своего исследования.«Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, — то я ничто».
Откуда мне светит хотя бы луч надежды?
Недавно жильцов армянского постпредства, наконец, расселили в гостиницы. Им даже выдали талоны на покупку вещей в центральных магазинах Москвы. Две армянки, мать и дочь, возвращаясь после посещения гумовских закромов, зашли в столовую на улице 25 Октября. Эта улица показалось старой бакинке похожей на Торговую улицу в Баку, и она тихонько заплакала: «Я больше не могу так, я хочу домой!» Молодой парень, азербайджанец, только что поставил на стол поднос с обедом. Ему достаточно было взгляда, чтобы понять, кто перед ним. Он поднялся навстречу старой женщине, обнял ее, подвел к своему столику, посадил на стул:
— Ешь, хала (тетя). Ешь, не плачь.
— Спасибо, не надо, сынок, сейчас дочь принесет еду.
— Ешь, прошу тебя.
Молодой человек не мог поднять глаза, в них стояли слезы.
Он никого не убивал, не грабил, не изгонял. Никто не смеет ему сказать: «Ты виноват!» Но никто не может лишить его права на то горькое и святое чувство, которое он испытал, сидя в московской столовой рядом со своей старой землячкой.
Я не хочу называть это чувство каким-то одним словом, но чем шире та общность людей, к которой человек себя относит и за которую чувствует свою личную ответственность, тем больше надежды на то, что он не сделает другому зла.
Нет, не великое противостояние, а только великое взаимное понимание и уважение могут уберечь нас всех от страшной трагедии.*
НАДО ПРОТИВОСТОЯТЬ НЕНАВИСТИ
Беседа с Галиной Старовойтовой
Галина Старовойтова — этнограф, известный общественный деятель, народный депутат СССР и РСФСР, один из советников Б. Ельцина по национальному вопросу. Интервью у нее взял наш специальный корреспондент Кронид Любарский.
— В статье, написанной для нашего журнала, С. Ганнушкина с возмущением цитирует одно из ваших выступлений, в котором вы говорите, что «мусульманство плохо приспособлено для подготовки к восприятию либерально-демократических ценностей». Она указывает, что если бы то же самое сказано было бы об иудаизме, то оратора согнали бы с трибуны. Говорили ли вы нечто подобное, а если да, то что вы имели в виду?
— Да, на заседании Международной Хельсинкской федерации в Москве летом этого года я высказала следующую мысль. Мы сейчас в нашей стране нуждаемся в объединении народов — будь то государственном, политическом или моральном — на основе конвергенции, внутренней конвергенции. Эта конвергенция может происходить только на основе принципов демократии, так называемых общечеловеческих ценностей. Но не обманываем мы себя, говоря о них?
Существуют ли эти ценности, или же мы на самом деле имеем в виду ценности христианской духовной традиции? Я вовсе не говорю, что эта традиция лучше или хуже других, она просто другая, но, находясь внутри нее, мы этого просто не ощущаем. Я думаю, что последователи разных религий — ислама, буддизма, иудаизма или христианства — по-разному готовят себя к демократии. Мне кажется, что духовная традиция, догматика ислама и, между прочим, также и иудаизма, в меньшей мере готовят своих приверженцев к тому, что мы называем демократией. Так что иудаизм и ислам я не противопоставляю, а, наоборот, объединяю. Сюда же относятся и языческие верования, шаманизм. О буддизме я не говорю, я с ним знакома меньше.
Хотя христианство родилось из иудаизма, как бы отпочковалось от него, тем не менее это разные духовные традиции. Мне кажется, иудаизм и ислам близки по одному параметру: высокой регламентации бытовых сторон жизни. Кроме того, в обеих этих религиях признается иерархическое, субординационное строение мира и общества, в большей мере, чем это характерно для христианства. Может быть, я ошибаюсь, мою точку зрения можно оспаривать, но так мне это сейчас представляется. Такова бытовая традиция. Иногда она отличается от теологической доктрины — я сталкивалась с этим как этнограф, работая в мусульманских регионах, в отдаленных глубинных селениях Азербайджана, Абхазии и др.
Я нахожусь в сложном положении. С одной стороны, я этнограф, этносоциолог, историк культуры, с другой стороны — политик, парламентарий. Как этнограф, я прекрасно понимаю, что мы должны следовать принципу культурного релятивизма: все народы равны, все этнические культуры равноценны по своему вкладу в общую сокровищницу. Вклад ислама в эту сокровищницу вообще неоценим. Но как политик, я понимаю, что последователи разных религий в разной мере готовы к упомянутой мною конвергенции. Конечно, как политику, мне не следовало этого говорить. Считайте, что это интимное признание.
— Тем не менее, слово было сказано, и спасибо, что вы разъяснили свою позицию. Разделяете ли вы точку зрения С. Ганнушкиной — мне она кажется очень обоснованной — что сейчас в стране возникает новый «образ врага»: антимусульманские настроения, ненависть к жителям южных регионов вообще, к «чучмекам», «узкоглазым» и т.п. постепенно вытесняет даже традиционный антисемитизм?
— Да, пожалуй, такой стереотип формируется. Но вот недавно на вопрос корреспондента о том, реальна ли панисламская угроза, новый председатель Верховного Совета Армении Левон Тер-Петросян, специалист по истории культуры средневосточного региона, сказал, что панисламизм существует как течение политической мысли, идеологии. Вероятно, его разделяет очень узкий круг людей, но он не существует как реальная политика. Доказательством служат бесконечные войны внутри самого арабского мира. Л. Тер-Петросян считает, что с антиисламским стереотипом надо бороться.
— Вы считаете, что на территории Советского Союза панисламские идеи серьезного хождения не имеют?
— Мне трудно об этом судить. Эта культура остается очень закрытой даже для этнографа. Боюсь, что и госбезопасность с ее осведомителями, партийные органы на местах тоже не знают хорошо изнутри идущие в ней процессы. Имеет место некоторая отчужденность исламской и христианской культур. которая непревзойденно описана А.Камю в его «Постороннем». Боюсь — это очень опасно! — что о степени распространения панисламизма никто в нашей стране не может судить.
— Не кажется ли вам, однако, что когда мы говорим о антимусульманских настроениях в народе, причина их лежит не в «панисламизме», а на более низком, повседневном уровне?
— То есть не идеология, а быт? Возможно. Тем более, что большинство российского населения и не сталкивалось с представителями этих культур иначе, чем на базаре. Средний русский вообще перепутает, скажем, армянина, грузина или азербайджанца. Это скорее расовая ненависть, чем религиозная. И эти народы могут стать жертвой общей, неясной канализации той намеренной или ненамеренной ненависти, которая сейчас накопилась в народе. Это очень опасный процесс, которому надо всячески противостоять. Но пока что только на территории Армении было несколько погромов азербайджанцев, и были беженцы оттуда, во всех же других случаях дело обстояло как раз наоборот: Сумгаит, Баку, Новый Узень, Душанбе и т.д.
— А в Армении были погромы азербайджанцев?
— Да, в ноябре 1988 года было около 20 убитых в разных районах, удаленных от Еревана — в частности в Гугарке, где Армянское общенациональное движение не контролировало ситуацию. После этого азербайджанское население — 160 тысяч человек — за несколько недель ушло из Армении, превратилось в беженцев. Это было следствием того, что погромщики Сумгаита остались ненаказанными. К тому же убийствам азербайджанцев предшествовали ноябрьские погромы армян в Кировабаде.
— Существует мнение, что в Советском Союзе «настоящего» ислама практически нет, можно говорить лишь о традиционном исламе, обществе, в котором ислам практически сливается с язычеством. Вы разделяете эту точку зрения?
— Нет, не разделяю. Это же можно сказать практически о любой религии: о православии, католицизме и т. д. Спросите любую бабусю в российской церкви: она тоже очень мало что вам скажет о теологии, об идейной сущности христианства. Ее вера столь же традиционна. Всегда носителем идеологии религии является лишь небольшая часть населения, а большинство просто следует бытовым предписаниям.
— Вы не думаете, что корнем «исламской проблемы» является то, что не раз играло в истории очень дурную роль, а именно — политизация религии? Так бывало с христианством, теперь то же самое происходит с исламом.
— Да, это, к сожалению, так. Азербайджанский этнос — это молодой этнос, который. видимо, сейчас переживает и долгое время будет переживать период бурного развития. Карабахская проблема послужила катализатором этого процесса. Во времена таких пассионарных толчков появляется нужда в идеологии. Ею может стать и религиозная доктрина. То же может случиться и у среднеазиатских и кавказских народов — на Северном Кавказе.
Противостояние или противопоставление?
Тезисы выступления на Шестых Потсдамских встречах Германо-российского культурного форума, 2004.
Вопрос, поставленный в названии третьей секции дискуссии, звучит как альтернатива: интеграция или конфронтация христиан и мусульман в общежитии в едином государстве. В вопросе содержится противопоставление ислама и христианства, так часто обсуждаемое в последнее время. Мне представляется, что противопоставление ислама и христианства — гораздо более опасная вещь, чем их реальное противостояние, несходство исповедуемых ценностей.
Сейчас, когда больше нет деления мирового сообщества на два антагонистических лагеря – социалистический и капиталистический, развивается тенденция разделения мира на исламский и христианский, восточный и западный. Западные ценности как демократические, гуманные и прогрессивные, как готовый и единственный идеал, к которому всем надо стремиться, противопоставляются восточным. При этом интеллигенция Востока имеет то безусловное преимущество перед западной, что гораздо лучше знает его систему ценностей, поэтому в большей степени готова к дискуссии и к диалогу.
В то же время, Запад позволяет себе достаточно далеко отходить от демократических ценностей, оправдывая это временной политической необходимостью. Политические элиты во всем мире все более открыто становятся на позицию допустимости нарушения принципов демократии и прав человека в условиях необходимости борьбы с терроризмом. В первую очередь на этом тезисе строят свою внешнюю политику США и внутреннюю – Россия, находя здесь полное взаимопонимание и допуская взаимозачеты.
Такая политическая тенденция представляется не только опасной, но и ни в коей мере не приближающей поставленной цели, что с очевидностью можно наблюдать в Ираке и Чечне. В том и другом случае чинимое над народами оправдывается исходящей оттуда агрессией и терроризмом, который часто называют «исламским».
Терроризм, каким бы он ни был: личным, групповым или государственным (самым опасным) – имеет свою идеологическую базу. Он основывается на представлениях о коллективной вине, коллективной ответственности и коллективном наказании. Отвечая террором на терроризм, государство ставит себя на один уровень с террористами, принимает их условия игры и может ожидать в ответ только усиление позиций терроризма за счет невинно пострадавших от его жесткости. Огромные возможности государства множат число тех, кому терять нечего. Государство не имеет власти над ними, поскольку уже ничего не может у них отнять. Процесс приобретает характер цепной реакции.
Для того, чтобы победить терроризм, необходимо противопоставить ему иную идеологическую базу, которая не может строиться ни на чем, кроме уважения личности, персонального права и прав человека. Поэтому, по моему твердому убеждению, к правам человека и демократическим ценностям в этот период должно быть проявлено особое внимание. Их невозможно отложить в долгий ящик, поскольку через некоторое время взять оттуда будет уже нечего.
Достаточно остро сегодня стоит вопрос: что такое демократические ценности – твердая идеологическая база западной культуры, или отработанный материал, который уже не нужен Западу в борьбе с «империей зла»? Тема «права человека в период глобализации и борьбы с терроризмом» должна стать поводом к отдельному и очень серьезному обсуждению.
В то же время, не будучи специалистом в религиозных проблемах, я все же берусь утверждать, что принципы демократии отнюдь не чужды исламу, так же как и христианству. История знает времена, когда ислам был основным носителем прогресса и демократии. И поскольку на сегодняшней дискуссии такую важную роль сыграла литература, я тоже позволю себе достаточно большую цитату. Вот какими сочными красками описывает времена Испанского халифата Лион Фейхтвангер в «Испанской балладе».
«Искусства и науки никогда раньше не знали такого расцвета под небом Испании. В убранстве домов, отделанных на особый, величественный лад, роскошь сочеталась с изяществом. Искусно построенная система образования с широкой сетью школ давала каждому возможность получить знания. В городе Кордове было три тысячи школ, в каждом крупном городе был свой университет, такие богатые библиотеки мир знал только в эпоху расцвета эллинской Александрии. Философы расширили пределы Корана, перевели и истолковали творения знаменитых греческих мудрецов, по-своему переосмыслив их. Пестрое, яркое искусство сказочников открыло доселе неведомые просторы фантазии. Талантливые писатели довели до совершенства богатый и звучный арабский язык, и теперь на нем можно было передать тончайшие оттенки чувства.
К покоренным мусульмане были милостивы. Для своих христиан они перевели на арабский язык Евангелие. Многочисленным евреям, бесправным при христианах-вестготах, они дали гражданские права. Да, под властью ислама испанским евреям жилось так привольно и хорошо, как не жилось никогда после крушения их собственного царства. Евреи поставляли халифам министров и врачей, основывали мануфактуры, вели широкую торговлю, посылали свои корабли во все семь морей. Не забывая своей еврейской письменности, они разрабатывали философские системы на арабском языке, переводили Аристотеля и сочетали его учение с учением их собственной Великой Книги и с доктринами прославленной арабской мудрости. Они создали свободную, смелую критику Библии. Они возродили еврейскую поэзию. Больше трех столетий длилось такое процветание.
Затем налетела грозная буря и разметала все».
Эта цитата дорога мне еще и тем, что в ней так компактно и ярко изображена мультикультурная среда, говорить о которой мне представляется предпочтительнее, чем об интеграции. Можно ли сохранить национальную культуру и ценности в условиях всеобщей интеграции? Хотелось бы надеяться на положительный ответ на этот вопрос. Только на этих условиях можно сохранять в одном государстве разные народы без насилия и принуждения. (Уж не говоря о том, что в процессе всеобщей интеграции или глобализации многоцветие культур может превратиться в одну серую массовую продукцию.) Для создания и развития мультикультурной среды необходимы политическая воля и усилия государства и общества, направленные на преодоление противоречий и ксенофобии в самых ее основах. От политических лидеров требуется сознательный отказ от манипулирования обществом, от использования механизмов, основанных на природном стремлении человека найти свою узкую группу и организовать взаимоотношения по принципу «свой — чужой». Эти усилия никогда не приведут к окончательному благоденствию, когда можно будет сказать, что цель достигнута, установлено равновесие между правом и свободой, побеждена ксенофобия. Культурные механизмы борьбы с ксенофобией и политическая воля, направленная на их включение, должны будут работать до тех пор, пока существует человечество. Но эта работа стоит того, чтобы тратить на нее силы.
В России христиане, мусульмане, иудеи и даже буддисты живут вместе уже не одну сотню лет. Совсем недавно большая часть населения России называла себя атеистами. Адаптируя известный тест MMPI к нашим условиям, психологи утверждение «Я думаю, что бог есть», дающее балл по шкале «конформизм», заменили тезисом «Я думаю, что бога нет», поскольку абсолютное большинство советских граждан готово было авторизовать именно это утверждение. Думаю, что сейчас придется вернуться к исходному варианту. В поисках новой самоидентификации бывшие советские люди возродили этническую и конфессиональную идентификацию своих предков. Это возвращение к истокам имеет как положительные, так и отрицательные стороны, разделяя граждан одной страны на группы, которые могут, а иногда и становятся антагонистическими.
Наполеон говорил, что, если поскрести любого русского, то обнаружится татарин. Однако, если «поскрести» меня, чеченских или татарских сотрудников нашей юридической сети, то найдешь там Чехова и Достоевского. К счастью, мы еще понимаем друг друга, и в основе нашего взаимопонимания лежит общая культура, на которой выросло не одно поколение российской интеллигенции. Очень не хочется, чтобы наши потомки утратили эту общность в процессе возрождения национальных и религиозных ценностей. Религия, национальная культура и традиции должны вводить человека в широкий мир разнообразия, диалога и сотрудничества, а не запирать в национальную или конфессиональную скорлупу каждую группу, агрессивную и антагонистическую всем остальным. Нам приходится говорить не только о тесных связях между группами, но и о невозможности для многих однозначно определить свою этническую и конфессиональную принадлежность. Как быть, например, мне, у которой только в трех просматривающихся поколениях можно обнаружить предков, относящихся к 8 этническим группам и нескольким конфессиям? Мой дед пел в церковном хоре, а дочь сейчас поет в синагоге. Это и есть преемственность поколений, на мой взгляд. Будучи, безусловно, человеком русской культуры, я не имею потребности определять свою национальность (этническую принадлежность) и, пользуясь 26 статьей Конституции РФ, встречая этот вопрос в анкетах, уже много лет пишу: не имею.
Хотелось бы смотреть в будущее с оптимизмом. Мешает этому стремительный рост ксенофобии в России. Многонациональное и многоконфессиональное государство, где все чаще произносятся слова о государствообразующем народе – русском и государствообразующей религии – православии, обречено на разрушение.
В то же время, не только открытые высказывания, но и насилие, даже убийства, на почве этнической и конфессиональной ненависти стали в России заурядным явлением, они почти никогда не находят адекватной оценки со стороны исполнительной власти и судебных органов. Мэр Москвы неоднократно позволял себе заявлять, что в только что произошедшем преступлении он видит «чеченский след». Во многих регионах России чеченцам невозможно найти работу, снять жилье. Губернатор Краснодарского края не только угрожает выселением с его территории всех, чьи фамилии оканчиваются на «ян» (армян) и «швили» (грузин), но на практике сейчас освобождается от месхетинских турок, которых принимают по специальной программе США. Только что такая программа по армянам – беженцам из Азербайджана закончилась в Московском регионе. Власти с воодушевлением воспринимают то, что мне представляется позором России. Армяне и месхетинские турки – граждане России, они перебрались в Москву и Краснодарский край еще в советское время, но им не дали интегрироваться, ненависть к ним насаждалась сверху. При этом армянам ничем не помогло их древнейшее на территории бывшего СССР христианство.
Как правило, суды не находят в преступлениях против представителей меньшинств признаков ст. 282 УК РФ «Возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды». С 1997 года по 2003 по этой статье было привлечено к уголовной ответственности всего 67 человек, среди которых пять – это исполнительный директор Музея и Общественного центра им. А. Сахарова Юрий Самодуров и художники, участники выставки «Осторожно, религия!», уничтоженной группой погромщиков.
Суд освободил последних от ответственности за разрушение материальных ценностей и хулиганство, учитывая, что выставка якобы оскорбляла чувства верующих. Однако эта выставка не была антирелигиозной, художники не имели намерения оскорбить чьи бы то ни было чувства. Скорее, выставка служила предостережением использования религии в политических целях. Я не относилась к сторонникам этой выставки, считая, что у правозащитников есть сегодня более важные проблемы, чем борьба с определенными политическим тенденциями в руководстве православной церкви. На сайте «Института прав человека», руководимом С. А. Ковалевым, помещена дискуссия, из которой я ниже приведу принадлежащую мне цитату:
«Смех освобождает и сближает — даже с Богом, позволю себе предположить. Искусство требует культуры восприятия, которую надо воспитывать. Погромщики совершили хулиганство и порчу чужого имущества. С ними следует поступать в соответствии с законом.
Но! Выставкам место в художественных салонах, выставочных залах, клубах и иных соответствующих местах.
Выставке, организованной в Центре Сахарова, неизбежно придается несколько иное значение, чем просто художественной выставке.
Художник — больше, чем художник. Картина — больше, чем картина.
Идеологизация должна была произойти и вызвать протест. А тут еще никаких объяснений — при чем тут права человека.
Думаю, что организация такой выставки в Центре была ошибкой, которую нам надо учесть и не повторять».
Однако сегодня я уже не знаю, была ли права в то время. Вокруг выставки развернулась настоящая бесовщина, показывающая, как легко использовать веру в политических целях для борьбы с неугодными. Именно на здании Центра Сахарова огромными буквами написано «С 1994 года в Чечне идет война. ХВАТИТ!» Года два назад была уже предпринята попытка в судебном порядке добиться от руководства Центра уничтожения этой надписи.
Самодурова и художников сегодня защищают люди разного происхождения и религиозных убеждений, среди них есть и не принадлежащие к определенной конфессии люди, и активные атеисты, и мусульмане, и глубоко верующие православные христиане, в частности адвокат Карина Масколенко. Кстати, и среди самих художников тоже есть православные.
Для России сейчас важно не разучиться жить вместе в новых условиях. Опасность велика, она нависла над каждым из нас, над Россией как государством, представляет собой угрозу стабильности в мире.
Далее — выдержки из моих реплик на заключительном заседании, где представитель правительства РФ обвинил меня в игре «не по правилам» за критику ситуации с правами человека в РФ на встрече с президентом РАУ. Он поставил мне в пример Равиля, который говорил о мощном развитии федерализма в РФ. Как и куда он развивается, мы сейчас видим воочию.
«Литература – это возможность образно выражать мысли и доносить их более глубоко, чем в логическом изложении, до подсознания. Одновременно это получается очень живо. Я думаю, что для русского менталитета чрезвычайно характерно образное мышление, в том числе и для нашей философии, которая, в первую очередь, заключена в нашей литературе. В произведениях Достоевского содержится очень много ценного, что Россия внесла в мировую культуру».
«Есть проблема конкурентоспособности наших граждан, для которых в России родной язык не русский. Когда-то в самом начале, когда я только начала заниматься профессиональной деятельностью, мене стало понятно, что есть проблема дискриминации, возникающей в области культуры и образования.
Язык, который не развивается так, как язык большого народа рядом, не имеет своей научной терминологии, постепенно теряет нечто. И как сделать так, чтобы этого не происходило в такой многонациональной стране, как Россия?»
«Что дает мне оптимизм – то, что люди не только уезжают сейчас из России, хотя в основном происходит именно это, но и возвращаются к нам. Рядом со мной сидит Михаил Габович. Отец его, Евгений Габович, с которым я когда-то училась в аспирантуре механико-математического факультета МГУ, уехал и увёз свою семью в Германию. А сын его вернулся в Россию, он работает на Радио России. Я могу называть ещё немало таких молодых людей, которые вернулись и работают рядом со мной. Замечательно, что молодая интеллигенция, настоящая интеллигенция мировой культуры, возвращается. И это дает большую надежду на то, что мы справимся».
Светлана Ганнушкина
